Когда мы выходим утром из подъезда, они уже давно не спят, встречая нас возле мусорного бака. Когда мы идем по улице, они сидят на тротуаре, как мы на своей кухне – разложив вокруг весь свой нехитрый скарб, правда, попивая вместо чая сомнительную жидкость из грязной бутылки. Когда мы возвращаемся домой, они мастерят себе постель на парапете фонтана или на садовой скамейке. Мы живем в квартирах, они – на улице. У нас есть прописка, права и обязанности, у них – кажется, нет. Чем еще мы и они отличаемся друг от друга? Ведь они, как и мы,- люди, только и мы, и они забыли об этом. О различиях и сходствах мира людей и "бомжей" размышляет корреспондент нашей газеты. Этой статьей мы открываем серию публикаций о бездомных людях.
      Каждый раз, выходя после исповеди из храма с легкой душой и полный решимости начать все-таки жить по Евангелию, я сразу же сталкиваюсь с несоответствующей моему душевному расположению реальностью, которая предстает передо мной в образе трех-четырех нищих, просящих подаяния. Казалось бы: нужно дать всем по червонцу в руки – как раз им на хлеб хватит, у меня совесть чиста, доброе дело сделал, и вообще… Но почему-то не получается у меня регулярно давать червонцы всякому просящему. Совсем не по заповеди, я начинаю им в сотый раз объяснять, что не надо сидеть на клумбах, громко разговаривать и курить под окнами храма. Работа у меня такая – сторож я.
      Каждого из этих представителей "прихрамового" общества без определенного рода занятий и места жительства я знаю, по утрам они встречают меня, как старого знакомого – громкими приветствиями и фразами типа: "Иди сюда, чего расскажу!". Они общительны так же, как одиноки, и иногда им приходится "подавать" особенную милостыню – просто давать выговориться, слушать, пока терпения хватает. К кому-то сам поговорить подходишь, кого-то, напротив, сухо одернешь, чтобы не задерживал, а определяющим фактором в таком отношении всегда будет являться "репутация" человека и… степень его алкогольного опьянения.
      Да, у лиц без определенного места жительства, или попросту – бомжей, тоже есть своя репутация, хотя, на первый взгляд, они все одинаковые. Но это не так. Есть действительно – бомжи, с лицами цвета давно упавшего на асфальт арбуза, тяжелым духом и блестящими от грязи лохмотьями. Есть – нищие по профессии. Это, по-преимуществу, аккуратные бабуси на стульчиках, в дождь – под целлофановыми накидками. Они приходят на паперть, как на работу. Про кого-кого, а про них я ничего не могу сказать предосудительного: тихие, безобидные, бедно, но аккуратно одетые – они даже чем-то симпатичны, как некий элемент обветшавшей, но добротной старины в архитектуре современного города. Работать им действительно негде – ну куда возьмут семидесятилетнюю старушку, родни у них, как правило, кроме колченогой кошки нет, а на пенсию в полторы тысячи они не могут себе позволить ничего. Дать такой старушке за раз рублей 50 в месяц не тяжело, зато помнить тебя она будет еще долго, особенно, если видит каждый день – для нее ты станешь уже "своим", а от "своего" старому человеку кроме внимания уже почти ничего и не нужно.
      Ну а бомжи – люди совсем другие, к ним симпатий меньше, намного больше претензий (как от сторожа) и немного жалости, граничащей с отчаянием хоть как-то помочь материально. Это люди – "черные дыры", без остатка и видимой пользы (в основной своей массе) поглощающие все, что попадает в их руки. Но причины такой безнадежной бедности у всех разные.
      Я знал одного бездомного по имени Миша (он также откликался на Володю, хотя сам себя иногда называл Юрой). Он чем-то разжалобил одну семью из числа наших прихожан: его отмыли до неузнаваемости, одели, начали помогать в восстановлении документов. Но все равно он ежедневно возвращался на паперть, пил до пены изо рта и спал под забором, пока добрым людям не надоело метать бисер. Он не был запойным алкоголиком – просто привык так жить, собирая деньги утром и пропивая днем… Помните, что сделал Шура Балаганов, персонаж "Золотого теленка", после того как ему подарили пятьдесят тысяч? Он тут же украл в трамвае кошелек с тремя рублями, за что и был схвачен милицией, лишившись в итоге всего. И в книге читать, и в жизни подобное видеть – совсем не смешно.
      Другой бездомный заходил в храм и клянчил у людей денег на проезд до дома – рублей двадцать. Сначала ему давали. Потом я насторожился и стал выяснять, куда же мужику все уехать не удается. Оказалось – на Соколовую гору, куда при желании можно за час дойти пешком. Это полбеды. Беда пришла, когда через неделю он стал "жить" в Елшанке, а потом вдруг в Солнечном поселке. Его выгнали. Он приходил еще и еще, нес уже совершеннейший бред, пока его не избили свои же товарищи по несчастью, после чего незадачливый бомж уже более не показывался. Таких людей, к сожалению, много. Нет денег уехать домой – в Балтай, Озинки, даже в Москву кому-то не хватало рублей пятьсот. Послезавтра я встречаю человека в другом храме с той же просьбой. Ему даже легенду новую лень придумывать… Самое обидное и страшное: после этого на людей, реально попавших в беду и пришедших в храм с искренней верой, что уж здесь-то точно помогут, я смотрю с подозрением и ехидцей, как на обманщиков и тунеядцев, и люди, естественно, не могут этого не чувствовать. Если кто-то из них сейчас читает эти строки – пусть простят меня за это.
      Еще один образ бездомного – неудачник. Что бы он ни делал – все идет прахом. Квартиру обманом у него (нее) отбирает вероломная супруга (супруг), документы воруют, с работы выгоняют – и идет несчастный искать правды на земле, как правило, тщетно. Я был знаком с одной "неудачницей". Ее било жизнью так, как я не пожелаю никому, какими-то скачками она опускалась все ниже, пыталась (честно и изо всех сил пыталась, я свидетель) выбраться, и снова обстоятельства гнули ее все ниже и ниже к земле, превратившейся в грязь от весенних дождей и мусора. Лишь с Божией помощью, сообразив, что сплошная цепь неудач не может не иметь причины, она нашла эту причину в своей душе, в своем прошлом… После нескольких исповедей, Причастия она еще долго боролась с собой и обстоятельствами. Она просила, чтобы ей помогли, просила, потому что сама не могла справиться, и поэтому сумела с пользой принять помощь, оказанную ей. Недавно звонила из Подмосковья, где работает теперь дояркой, просила отблагодарить всех, кто принял участие в ее судьбе.
      Редко кому удается вырваться из подобной жизненной западни, это воистину чудо. Но, к сожалению, среди тех, кто стоит возле храма и просит милостыню, Евангелие читали далеко не все, к Церкви же тянутся почти бессознательно, понимая лишь, что народ здесь добрее, чем на каком-нибудь вокзале. Часто случаются поэтому не слишком приятные истории, когда возле храма происходят драки за более "хлебное" место, или когда испитый до синевы забулдыга лезет утолить жажду святой водой прямо во время Божественной литургии. Проблема еще и в том, что такие люди хороших слов не понимают, а в итоге страдают все, виноватые и невиноватые: всем запрещается сидеть возле церкви ближе, чем через улицу, и на некоторое время в округе воцаряется мир и порядок. Но это лишь на время, потому что через полдня все возвращается на круги своя…
      А зимой? Я уже знаю: этот бездомный зашел поставить свечку, его не трогаю, молиться в храме никому не запрещено, а если заодно и погреется, слава Богу, а вот этот зашел просто так, сел на лавочку, положил шапку на батарею – стекает на пол подтаявший снег, воздух вокруг отнюдь не свеж. Трезвых еще можно вытерпеть, а пьяных приходится просить выйти на улицу. Кто-то понимает, кого-то приходится выводить, потом нести тряпку. А через полчаса он забывает обо всем и снова идет, пьянее прежнего, греться.
      Вспоминается прошлое лето. Теплый мелкий дождь. У храма стоит Николай-инвалид с отрезанными пальцами на обеих ногах – отморозил зимой, когда сгорел сарайчик, в котором он с подругой Ольгой грелся по ночам: жег в дырявой кастрюле пластиковые бутылки и пакеты. Ольга тоже инвалид – с детства. Когда-то привязалась к Николаю, с тех пор так и ходят вдвоем – ему тяжело, конечно, сам он мог бы уехать в монастырь, к примеру, куда неоднократно пытался попасть – да разве бросишь ее, пропадет одна. Завидев меня (уж не помню, с чего знакомство началось), Ольга кричит уже издали: "Дима, с паском тебя!". У нее всегда праздник, какой бы день ни был. Веселая, как маленькая девочка, жалкая, как все бездомные… И вот стоят Николай и Ольга под дождем у открытого окна и жадно ловят отголоски акафиста, доносящегося оттуда. "Коль,- говорю,- зайдите в храм, что уж совсем как не люди…".
      Минут через пять подбегает уборщица, тянет меня в церковь и спрашивает, что делать. А в храме, в кругу из людей, расступившихся, чтобы дать проход нищим, стоят на коленях они, Ольга и Николай, плачут чуть не в голос. Тут и акафист, и вместе со всеми могут молиться… "Пускай",- говорю. Выходили они на улицу, помолодевшие лет на десять и такие счастливые, что от умиления прослезилась уже уборщица. Их действительно жалко. Без документов, без жилья, большой ребенок да безногий пенсионер, работают по утрам за тарелку супа – метут проспект, а днем приходят к церкви. С Николаем, когда есть время, можно даже на богословские темы побеседовать – начитанный, только не говорит, когда и где учился.
      Особняком среди всех стоят цыгане, нагловатые и хитрые попрошайки, вполне обеспеченные, но просящие "Христа ради" на детей, с тупым безразличием лежащих на руках. Женщины кормят их грудью прямо напротив храма, а дети постарше бойко "стреляют" монетки на улице. А попробуй попроси кого из них, чтоб возле церкви не толпились – каких только проклятий в свой адрес не услышишь. Глупость – ясно, но осадок в душе все равно остается неприятный.
      Одним словом, много бездомных. В лохмотьях, которые некоторые из них не променяют ни на что, чтоб "товарный вид" не потерять, даже летом покрытые слоями грязи, хотя Волга недалеко, и купить кусок мыла труда не составляет, вечно пьяные, но просящие на хлеб. "Паша,- говорю одному,- ты б озолотился, если б не пил". Соглашается, утирает лицо рукавом и спешит за угол, за очередным стаканом. А я стою, смотрю ему вслед и понимаю, что я изменить ничего тут не в силах, и помочь ничем не смогу: деньги дать – пропьет, а еда его интересует исключительно в виде закуски. Дать бедолаге другой смысл жизни – не в моей власти.
      Жизнь же идет своим чередом, солнце садится за многоэтажки, люди спешат домой, и чувствую я, что городу абсолютно все равно, кто в нем живет и чем занимается в этот вечер. Нищие по профессии и "бомжи", церковные сторожа и охранники банков – просто кому-то повезло чуть больше, чем остальным, и об этом не следует забывать никому, ведь никто в этом городе ни от чего не застрахован. Никто.

Дмитрий Васильев

Размещено 10.01.2009
ссылка на источник