Нет ничего страшнее убийства. Кроме посмертного убийства чьей-то репутации. Вот уже почти столетие это имя — синоним провокации. Священник Гапон — агент „охранного отделения“. Утверждение, кочующее из десятилетия в десятилетие, из одного учебника в другой. А оттуда — в исторические романы и фильмы, в само обыденное сознание.
      — В начале прошлого века в России, в ту пору из крепостного рабства попавшей в рабство индустриальное, и на самой южной оконечности Африки, куда мировая капиталистическая сутолока выплеснула из Индии сотни тысяч таких же рабов, нарождается пролетарская масса. Бесконечно униженная, бесконечно отчаявшаяся. И вот практически одновременно — едва ли не год в год! — два почитателя „непротивленца“ Льва Толстого с необычайной быстротой создают самую массовую оппозицию потерявшей всякий стыд эксплуатации…
      Итак, на юге Африки возникает гигантское движение „сатьяграхи“ — массовых ненасильственных действий против тамошнего белого насилия, созданное адвокатом Ганди. Интеллектуалом, исповедующим джайнизм (разновидность буддизма).
      А на севере, в Санкт-Петербурге, возникает Собрание русских фабрично-заводских рабочих (С.Р.Ф.З.Р.), созванное и вдохновленное тридцатилетним священником Георгием Гапоном. Сыном полтавского селянина, вчерашним студентом Петербургской духовной академии.
      Исписаны горы бумаги о „полицейских“ истоках „Собрания“. Да, разрешение давала, разумеется, полиция, которая, собственно, и управляла империей во все ее времена. Но в том беспросветно полицейском государстве вдруг возникает рабочая организация христианско-демократической ориентации. Георгий Гапон, буквально гипнотизировавший толпу, был одним из самых замечательных ораторов этого века. Наряду с Лениным, Гитлером, Муссолини, Кастро. Но те упивались насилием. А Гапон насилие начисто отвергал. Порицал. Обличал. Возникает, по слову близко знавшего его Горького, „страшная власть“ питерского священника, недавнего провинциала, над столичным пролетариатом. Возникает самая воинственная доктрина — ненасилия. Вполне перекликающаяся с „сатьяграхой“ Ганди.
      Но есть и разница. Не в доктринах, а в исторических судьбах их носителей.
      — У Ганди тоже было свое „девятое января“. И даже не одно. Но хотя его временами и избивала белая чернь, а британская администрация бросала в тюрьму, но все же его убили много позже.
      Гапона же уничтожили немедленно. Как „полицейского агента“, как „предателя рабочего класса“. По приговору некоей „рабочей комиссии“ в Озерках, под Петербургом в марте 1906 года. Что же там произошло на самом деле?
      — После январской катастрофы Гапон, осыпая проклятиями самодержавие, уезжает за границу. Отбушевав, отец Георгий вскоре возвращается в Петербург и сейчас же начинает восстанавливать „Собрание“, столь же резко отрицая революционное насилие. Постоянно встречается с правительственной и полицейской верхушкой. А собственно, — с кем же он должен был встречаться, хлопоча о юридической легализации „Собрания“?
      В новых, уже конституционных условиях, то „Собрание“, как никто в тогдашней России, могло рассчитывать на успех. Двести тысяч питерских рабочих, шедших за „батюшкой“ в январе 1905-го, все еще по-прежнему смотрят на него, а не на баррикады.
      Тут-то и разразилась драма в Озерках, где в апреле 1906-го и нашли — на уединенной даче — труп повешенного Гапона. Повешенного по приговору некоей весьма загадочной „рабочей комиссии“, якобы узнавшей — путем подслушивания соответствующего разговора — о провокаторской роли Гапона. Якобы уговаривавшего примкнуть к нему в том же качестве эсера-террориста Петра Рутенберга (товарища Мартына).
      Но существует только два свидетельства о „провокационной роли“ Гапона. В высшей степени сомнительных…
      Рутенберг, эсеровский соглядатай при Гапоне еще в эпоху до Девятого января. Вот этот „тов. Мартын“ и объявил потом, что его-де провоцировал отец Георгий Гапон на сотрудничество с тайной полицией. „Поди — проверь“ (Солженицын, „Архипелаг ГУЛАГ“). Вот первое „свидетельство“.
      А вот „рабочая комиссия“, что стала (за дачной дверью в Озерках) свидетелем гапоновского обольщения Петра Рутенберга. Главный ее свидетель — тоже террорист, а также эстет, ученый-испанист, Дикгоф-Деренталь. Такой вот пролетарий. Муж петербургской красавицы-балерины, обманувшей его затем с Борисом Савинковым. Потом уже Савинков обманул Деренталя, рассказав ему о возможности создания „безопасного подполья“ в СССР. Где оба были обмануты красной контрразведкой. Но при этом Деренталь вскоре был отчего-то выпущен, и в тридцатых, до своего окончательного ареста, он занимался в Москве переводами оперет. Так кто кого обманывал?
      И — все. Больше нет ни единого свидетельства, уличающего Гапона в провокации.
      Впрочем, есть еще одно. Третье и последнее. До настоящей заметки нигде ни разу не учтенное.
      Еще один член той „рабочей комиссии“, эсер Мстиславский-Масловский. Мастер политической авантюры, сочинивший даже специальную ее философию (так называемый „протеизм“). Полковник императорского Генерального штаба, готовивший покушение на царя. За участие в заговоре был арестован — и совершенно загадочно выпущен из Петропавловской крепости. Завсегдатай самых изысканных петербургских салонов — и эсеровский боевик. Дуэлянт и в жизни, и в публицистике. Впоследствии, уже в невероятном качестве „украинского эсера“, одновременно руководил и киевским Детгизом (!), и киевским же небольшевистким антиденикинским подпольем. Все без исключения его товарищи по партии были к концу 1930-х уничтожены. А он сам тогда был назначен Кремлем на придворную роль официального биографа Вячеслава Молотова. Такой вот „свидетель“…
      Так зачем же вот уже столетие унижать память человека, попытавшегося сделать все, чтобы история разминулась с насилием?
      Эсеровская партия, партия террора, попросту устранила опасного своей ненасильственной доктриной конкурента.
      В конце 1930-х Сталиным в „Кратком курсе“ истории ВКП(б), была окончательно утверждена репутация „Гапона-провокатора“.
      Но ведь мы-то уже, кажется, живем в другом веке?

Вадим Скуратовский

Размещено 28.04.2011
ссылка на источник