Если спросить меня, какое самое тяжелое искушение я испытал на своем духовном пути, которое причинило незаживающую рану моей душе и стало причиной многих моих грехов и ошибок, то я скажу: ложь человека, которому я духовно доверял. Его уже давно нет в живых; имя его я не хочу упоминать, он стоит перед Божиим, не человеческим, судом, и я желаю, чтобы этот суд был милостив для него. Это был настоятель храма, в который я был направлен вскоре после моего рукоположения. Вначале я смотрел на него как на пример для себя в служении Церкви и людям. Одно время я считал его своим духовным отцом. Я видел его труды, его милосердие к людям, даже больше — его любовь к молитве, и долгое время не хотел поверить самому себе, что этот человек мог спокойно, смотря в глаза собеседнику, говорить ложь, что это православный иезуит, который считает, что ложью во имя Бога можно угодить Богу.
      Чтобы иметь искреннее внутреннее послушание, нужно верить, что через духовного наставника говорит Христос. Когда духовное чадо убеждается, что его руководитель лжет, то у него пропадает вера в то, что он через человека слышит голос Христа, что, отдавая свою волю наставнику, он отдает ее не его страстям, а Богу. Может быть, в древние времена послушники находились на такой духовной высоте, что верили наставнику вопреки очевидности и могли искренне сказать: «Лгут мои уши, лгут мои глаза, лжет мой разум, но отец мой говорит правду; а если даже и говорит неправду, то это его дело, я слушаю его во имя Христа». Тогда они были укреплены особой благодатью, чтобы выдерживать особые искушения. Они искали унижения, в том числе унижения ложью как испытания, которое надо преодолеть. Но теперь другое время. Человек не может отказаться от своего рассуждения, от оценки слов и действий своего духовного отца. Поэтому современные духовные отцы должны быть правдивыми по отношению к своим духовным чадам, чтобы не надломить их. Древние отцы иногда давали послушания, которые казались нелепыми, и смотрели, как послушник исполнит их: как благословил отец или же как подсказывает ему его собственный разум. Иногда они употребляли в беседе с учеником абсурдные утверждения, чтобы посмотреть, не будет ли ученик возражать на них и приводить свои доводы. Но теперь, когда оскудела благодать, такие методы причиняют только вред: ученик или возмутится «невежеством» своего руководителя, или же хуже — «раскусив», в чем дело, станет лицемерно соглашаться, считая в душе, что он «перехитрил» своего старца. Теперь люди болеют гордостью, и старец, зная это, должен соблюдать справедливость по отношению к своим послушникам и лечить их от гордости постепенно и осторожно, ведь больному, ослабленному болезнью, не дают сразу сильных лекарств.
      Люди ищут в Церкви правду, ту правду, которую потерял мир. Они утратили чувство собственной греховности, той гнилой язвы, которая разъедает их душу, а ищут правды вовне. Древние монахи искали оскорблений и унижений, чтобы через боль этот гнойник был вскрыт и отрава постепенно выходила из него. Современному послушнику нужно, чтобы старец любил и уважал его, иначе он не выдержит послушания, он просто сломается под ударом. Теперь духовный отец должен учить прежде всего своим собственным примером и не допускать в своих словах и поступках того, что способно уязвить душу, больную гордостью, или служить соблазном для послушника, который может, совершая грех, оправдывать себя примером своего старца.
      Этот процесс — оскудения благодати — начался давно. Духовный уровень снижается. Из гордых послушников получаются неумелые и страстные руководители. Раньше старцы ощущали благодать в своем сердце и говорили от благодати. Теперь духовный отец должен прежде всего проверять самого себя: не говорит ли он от своих собственных страстей, не ищет ли от послушания выгоды для самого себя. Раньше старец мог наказать своего послушника без видимой причины, чтобы смирить его дух для его скорейшего преуспеяния. С теперешними монахами так поступать нельзя. Гордость может принять наказание, если человек будет знать, что оно справедливо. Прежде духовные отцы имели более сильную молитву, и когда наказывали послушника, то брали на себя особый подвиг молитвы за него. Теперь современным наставникам надо знать меру собственной молитвы и сознавать, что, наказывая другого, они часто примешивают к этому свои страсти. Только по отношению к самым преуспевающим ученикам можно допустить унижения или насмешку.
      У меня было искушение через ложь моего наставника. И кончилось оно самым печальным образом. Будучи зависимым от него или не решаясь порвать с ним, я оказался в состоянии какой-то постоянной раздвоенности. Во мне нарастал внутренний протест, я как бы реализовал его в том, с чего начал он,— стал лгать и хитрить с ним, и вместо моего послушания своему отцу и отсечения своей воли между нами образовались другие отношения — противостояния и тайной скрытой борьбы. Я несколько раз пробовал говорить с ним, но видел, что мои слова он воспринимает как обиду и оскорбление. Спрашивал других, но мне отвечали: «Тебе это все внушает диавол». Я старался поверить, что внушает диавол, но не мог победить себя в этом. Особенно мне было тяжело, что мой наставник благословлял меня говорить ложь. Я понимал ложь как грех, как потерю благодати, как трусость, которую может допустить человек только по одной причине: когда он стоит на таком низком уровне, что не находит выхода из положения, и поэтому выбирает из двух зол меньшее; а если бы он мог подняться нравственно вверх, то увидел бы, как исполнить свое дело без хитрости и лжи, так что даже в самых крайних случаях ложь надо рассматривать как уступку своей немощи, а не оправдывать ее. А тут мне внушалось другое: что есть два вида лжи — добрая и злая; «добрая ложь» приносит пользу людям, и поэтому она скорее не грех, а мудрость. Вообще, я пришел в такое состояние, что оправдывал свою ложь и порицал чужую ложь. Я понимал, что остаюсь без послушания и как бы беззащитным перед демоническими искушениями, и в то же время не мог принять учение о «святой лжи», которое казалось мне кощунством и потерей спасения. Часто, видя свои нравственные падения, я решался отдаться послушанию и не обращать ни на что внимания. От этого я вначале получал облегчение, как будто бы все становилось на свои места, но проходило время, и вновь ложь, которая образовала какое-то плотное поле, казалась мне невыносимой. Наконец случилось событие, которое развязало этот узел. Я сильно согрешил перед своим настоятелем. Я колебался: открыть ему это или скрыть, но все-таки решил рассказать. Он пришел в негодование и сказал мне, чтобы я искал другого духовника. Вместо того чтобы попросить у него прощения, чего, я думаю, он ожидал, я ответил: «Благословите». Он продолжал: «Теперь у нас будут только служебные отношения; а в остальном не спрашивай у меня ни совета, ни благословения и не исповедуйся у меня». После этого моим духовником стал один архимандрит, который не имел никакого образования, был очень прост, даже наивен, его часто обманывали люди; были случаи, когда он попадал под влияние духовных проходимцев, но этот человек даже в ошибках своих был правдивым, и я обрел духовное спокойствие. Я вовсе не хочу сказать, что мой духовный путь стал ровным, но снялось какое-то внутреннее напряжение; эта игра, которая изнуряла меня и держала в постоянной раздвоенности, прекратилась: теперь стало ясно, где добро и зло, где правда и ложь. Поэтому я храню в сердце своем благодарность к этому уже почившему архимандриту. Через свой горький опыт я вижу, как много зла может принести наставник, который не построил жизнь свою на правде. Поэтому я прошу современных духовных отцов не искушать ложью своих чад. Это будет не испытанием, а отравой. Когда пропадает вера к духовному отцу и доверие к его словам, то искривляется вся духовная жизнь. Лучше строгость со справедливостью, чем мягкость с ложью; лучше потерять и остаться с правдой, чем приобрести и запачкать приобретенное ложью.
      В Ветхом Завете есть правило о жертвах. Священник осматривал жертвенное животное, и если находил в нем какой-нибудь недостаток — болезнь или уродство, то не принимал его. Жертва могла быть самой малой и скромной, но при одном условии: она должна была быть безупречной. Поэтому духовные наставники не должны достигать цели, какой бы доброй она ни была, через грязь лжи.
      Теперь послушников, которые отдали бы себя в беспрекословное, полное послушание, нет. Но, добавим, теперь нет и старцев, которые могли бы мудро распорядиться таким послушанием. Теперь в основе духовных отношений должна лежать справедливость, и послушание ученика должно основываться на правде учителя.
      Ложь может вызвать только два последствия: или ученик, соблазнившись, будет порицать старца и этим согрешать перед Богом, или ученику понравится путь лжи — как более легкий путь, и этим он опять будет согрешать перед Богом.
      Я знал одного подвижника, который часто говорил: «Ложь — конь во спасение»[1]. Знаменательна была его смерть. Он успел поисповедоваться, но умер, когда Чашу с Причастием несли к его постели.
      Я не пишу имена этих людей, чтобы не осудить их. Еще живы многие из тех, кто знал их и кому дорога их память. В то же время я хочу, чтобы те, кто прочтет эти строки, помолились о них, дабы бездна милосердия Божия поглотила человеческую немощь, а благодать стерла те грехи, которые в хартии человеческой жизни остались неисповеданными.
      Когда я впервые столкнулся с ложью духовного лица, мне показалось, что пошатнулось само небо. Если бы он знал, что я пережил тогда, то, наверное, не стал бы лгать. Возможно, его научили этому греху его руководители — кто знает. Святые отцы сказали: «Первая краска одежды не стирается до конца».
      Сейчас мир все более и более погружается в нравственную тьму; ложь и обман становятся нормой жизни. Диавол хочет, чтобы они стали привычными для храмов и монастырей. Поэтому, духовные отцы, дайте подышать своим ученикам тем чистым воздухом, который называется правдой; не учите их лжи ради добра: где нет правды, там нет ни добра, ни любви.

Архимандрит Рафаил (Карелин)

Размещено 28.11.2008
ссылка на источник