Когда я говорю, что России, Украине, да и другим республикам бывшего СССР нужна ювенальная юстиция, мои православные собеседники иногда даже роняют то, что держат в этот момент в руках. Как-то раз я едва не сорвал застолье у милейших людей сообщением, что еду во Францию изучать тамошнюю модель «ЮЮ»; реакция была - как будто я сказал какую-то непристойность. А зря - это была очень интересная поездка.
      Мне повезло: о ювенальной юстиции я узнал раньше, чем в православных СМИ началось массированное обсуждение (а точнее - огульное осуждение) этой области права. Я тогда работал редактором сайта Милосердие.Ru и чувствовал потребность не только писать о милосердии и социальной деятельности, но и что-то делать. В поисках подходящего варианта я и познакомился с Центром содействия реформе уголовного правосудия - одной из старейших правозащитных организаций России, занятых в тюремном служении. Мы с членами редакции включились в один из проектов Центра - социальное сопровождение девушек, освобождающихся из колонии для малолетних: анкетировали их, пытались помочь им решать те проблемы, которые ждали их по возвращению - жильё, учёба, трудоустройство, дети (у некоторых уже были!), родители (тоже были - у некоторых)… В процессе этой деятельности мне стало понятно, что во всей сфере работы с трудными подростками на постсоветском пространстве что-то надо менять. Я стал читать литературу и быстро узнал, что интересующая меня область права называется ювенальная юстиция.
      Собственно, главная трудность и основной камень преткновения - вопрос, что же в конце концов такое - эта ювенальная юстиция. Формат этой статьи не позволит нам много внимания уделить теоретическим вопросам, заинтересованного читателя я хотел бы отослать к первоисточникам - но не к творчеству интерпретаторов-алармистов! В православных кругах сейчас распространено мнение, что ЮЮ - это массовые изъятия детей в детдома за мнимые прегрешения их родителей, запрет на порку и гарантия вседозволенности для малолетних преступников. В России ювенальная юстиция изучается в юридических вузах по нескольким учебникам, но отсутствует в законодательстве. В Украине она также делает первые робкие шаги. Поэтому сказать, определение какого учебника наиболее авторитетно - нельзя. В разных странах отношения детей и законов выстроены по-разному, иногда действительно мы узнаём о странных и прямо неприемлемых требованиях, которые законы тех или иных стран предъявляют, например, родителям.
      В силу ряда причин, главными «жупелами» для борцов с ЮЮ в России и Украине стали Франция и Финляндия. Тем с большим интересом я принял предложение своих друзей из Центра содействия об ознакомительной поездке по французским учреждениям защиты детства - с особенным вниманием именно к системе ювенального суда. С французской стороны визит организовала ACER-RUSSIE - эмигрантская организация, часть знаменитого РСХД, возглавляемая Александром Ельчаниновым, внуком известного православного священника. Оказывается, православные эмигранты (и их потомки), при советской власти засылавшие к нам контрабандой духовную литературу, теперь поддерживают массу социальных проектов в России, многие из которых - типично «ювенальные», внушающие такой трепет отечественным православным.
      Объяснился этот парадокс довольно просто. Дело в том, что во Франции не было перерыва в социальной деятельности христианских общин, поэтому все достижения французской социалки для местных верующих - свои (равно как и все ошибки - тоже свои). И все, так пугающие нас нормы тамошнего права (точнее, те из них, которые действительно существуют, а не выдуманы нашими «борцами» с ЮЮ) растут из французского менталитета, укоренены во французской культуре и оправданы историей Франции. Это видно и из того, что основные подопечные всех форм французских детозащитных организаций, от семейных инспекторов до ювенальных судей - мигранты в первом, втором или третьем поколении, люди, недостаточно инкультурированные. Подозреваю, что так же - и в Финляндии (где Православие - одна из государственных религий, но также нет ничего, подобного антиювенальным волнениям среди чад РПЦ). В Америке, где ювенальная юстиция существует уже около 100 лет, ни один из опрошенных мною православных священников даже не знал, что это такое - не говоря о том, почему это «плохо».
      Итак, христианские общины Франции плотно вовлечены в работу местных социальных служб, создают приюты (хотя регистрировать их предпочитают как светские НКО: это позволяет им пользоваться госфинансированием), поставляют из своей среды соцработников и приёмных родителей, учреждают гранты. В частности, православные во Франции не сталкиваются ни с каким «ювенальным террором», никто не препятствует им воцерковлять своих детей или приобщать их к русской культуре. Это, конечно, не означает, что во Франции исключены перегибы или злоупотребления в этой сфере, но воспринимаются они именно как перегибы и злоупотребления, а не как свидетельство банкротства всей системы. И несомненно, возможностей как-то бороться со злоупотреблениями в детозащите там гораздо больше, чем, например, в России или Украине.
      Тем не менее во Франции тоже всё чаще поднимаются голоса против ювенальной юстиции, и тоже как у нас - из правого политического лагеря. Однако обвинения они выдвигают совсем иные: ювенальная юстиция-де слишком «цацкается» с «неправильными» родителями и подростками-правонарушителями, проявляет чрезмерную мягкость. Слишком много налогов уходят на исправление там, где можно дёшево наказать - лишить родительских прав, посадить в тюрьму и т.п. А поскольку власть во Франции прислушивается к vox populi, многие ювенальные законы подвергаются коррозии. Раньше - жаловались нам ювенальные судьи, - мы могли заниматься с каждым подростком столько, сколько было необходимо; теперь это время лимитировано и иногда приходится обрывать работу на середине.
      Но в целом система ювенальной юстиции во Франции - зрелище действительно впечатляющее. Конечно, ни о каком «ювенальном терроре» речи там не идёт, псевдолозунг «родителей в отставку» - это тоже не про них. Наоборот, одним из наиболее озадачивших меня принципов французской ЮЮ - принципиальное сохранение родительских прав даже в отношении отобранных детей. То есть, ребёнок не живёт с родителями, но все основные решения принимают они - где ему учиться, в какую церковь ходить, как стричься и т.п. Ничего не напоминает? Так ребёнка «забирают» в больницу. И действительно: если в семье какая-то проблема, она сама часто обращается в соцслужбы за помощью. Если люди за такой помощью не обращаются, это выглядит так же странно, как если больные не обращаются к врачу. К таким «врач» (соцработник) может и сам прийти.
      Но это нечастая ситуация. Существует одна ассоциация родителей, несогласных с изъятием их детей. Она пишет петиции, организует акции – и, благодаря её усилиям, судьям отдано распоряжение прилагать все усилия к тому, чтобы семья соглашалась на изъятие детей – и в основном, соглашаются. Важно также, что решение об изъятии следует после исчерпания всех других вариантов исправления ситуации в семье.
      Бросается в глаза широчайший спектр учреждений и инстанций защиты детства. Там где у нас – лакуна между продуктовым набором и лишением родительских прав, там миллион всего – кураторы, медиаторы (службы медиации, состоящие из нескольких специалистов, существуют в каждом квартале!), службы передержки, дневные стационары, интернаты разных типов и т.п. Изъятие ребёнка воспринимается как крайняя мера, когда исчерпаны все другие, и почти всегда - как мера временная. Помещать изъятого ребёнка стараются не в учреждение, а в специально оплачиваемую приёмную семью, и такое изъятие может быть на любой срок, от дней до лет, возможны комбинированные схемы, когда ребёнок неделю живёт в приёмной семье, а на выходные, допустим, - в кровной и т.п.
      В начале минувшего года Святейший Патриарх Кирилл представил общественному вниманию свои предложения по политике защиты детства. В частности, он призвал исключить из Семейного кодекса и других документов нечёткие формулировки (такие, как «ненадлежащее воспитание» или «злоупотребление родительскими правами»). По которым могут изъять ребёнка в России. Между тем, во Франции нечёткие формулировки - принципиальная позиция. «Невозможно всё кодифицировать - говорят тамошние специалисты, - то, что нормально для одного ребёнка, недопустимо для другого». В России, да и на Украине от такой идеи ждут оправдания чиновного волюнтаризма, но здесь особенно заметна разность менталитетов: разнится практика: у нас нечёткость приводит к невнимательности служб, у них, в условиях широкого спектра возможностей помогающих служб, – к вниманию.
      Особенно хочу отметить наиболее мне близкую тему - работу с малолетними правонарушителями. Могут посадить в тюрьму и даже раньше, чем нашего – с 13 лет (у нас - с 14). Но опять же, там, где у нас существует дыра между условным сроком и реальным, во Франции широченный спектр различных институций. Фактически до тюрьмы доходят единицы, остальные отсеиваются в различных воспитательных центрах разной степени закрытости, но тюрьма маячит на заднем фоне и подросткам есть чего бояться. За счёт этого они стараются удержаться в воспитательных центрах, не нарушают правил, могут даже посещать вольную школу без охраны: понимают, что рискуют.
      Мне очень понравилось, что во избежание экспертократии, с ювенальным судьёй обязательно созаседают два человека из народа. Их выбирает судья сроком на несколько лет из тех, кто сам подаст заявки на этот пост; если никто не подаст, видимо, придётся вербовать педагогов из школ, но такого мои собеседники не встречали. Мнение таких народных представителей равновесно мнению судьи, т.е. если они вдвоём с судьёй не согласятся, победят они, а не судья.
      Конечно, ездил я в гости к «делателям» на ниве ювенальной юстиции, аргументы их противников я слышал только с их слов. Кое-что во французской системе мне сильно не понравилось - в частности, что, несмотря на декларации о приоритете восстановления кровных связей, там регламентируют (если надо - и через суд) встречи родителей даже с грудными младенцами, и не скрывают от детей, что они изъяты из семьи, потому что папа с мамой что-то не так сделали. Но конечно, никто не призывает слепо скопировать чью-то иностранную систему. Я не верю, что наши пацаны из колонии смогут как французские - ходить в вольную школу; или что наши чиновники из опек могут принимать взвешенные решения при отсутствии чётких формулировок, что можно, а что нельзя делать с ребёнком в семье. Но хочется призвать всех, кто спорит об этом: сбавьте обороты и задумайтесь. Почему, если ювенальная юстиция - это так плохо, в странах, где она есть, жить вовсе не хуже (а честно скажем - лучше), чем у нас? Может быть, просто, вы вместо общего (социальная защита детей в трудной ситуации) обсуждаете частное (защита детей путём их изъятия из семьи) и даже частное частного (неправомерное изъятие детей из семьи под видом их защиты)? Может быть, вы зря боитесь словосочетаний, а стоит бороться с конкретными, недопустимыми тенденциями, имеющимися в рамках нейтральных или даже полезных социальных технологий? Может быть, прежде чем пугаться и ругаться, стоит попробовать узнать о чём-то не в пересказе, а непосредственно на месте? И тогда мы сможем спокойно поставить перед собой конкретные вопросы: до какой степени родитель властвует над ребёнком? Что более есть детское преступление: вина, требующая наказания, или симптом беды, требующий помощи? Как можно и как нельзя наказывать детей? Родителей?
      И спокойное обсуждение этих вопросов позволит нам выработать собственную модель ювенальной юстиции, укоренённой в нашей культуре и в нашем менталитете.

Михаил Агафонов

Размещено 22.01.2012
ссылка на источник